Кто и как зарабатывает в России на уходе за пожилыми людьми
Генеральный директор и соучредитель Senior Group Алексей Сиднев – о том, кто и как зарабатывает в России на уходе за пожилыми людьми
Противопролежневые кровати и коврики с сигнализацией от падения с этих кроватей, panic room для спасения больных-колясочников на пожаре с автономной системой дымоудаления, мягкий белый японский робот-тюлень с функцией распознавания лиц и нарисованный яркими красками постер «Париж» с занятий арт-терапией в обеденном зале. Так устроен частный дом престарелых «Малаховка» в составе московской управляющей компании Senior Group, которая развивает бизнес по медикализированной помощи пожилым с 2010 года. Republic поговорил с генеральным директором и соучредителем Senior Group Алексеем Сидневым о том, как устроен этот рынок в России, кто может в него инвестировать и на каких условиях, а также о возможности обеспечивать пожилым людям достойные условия жизни без участия государства.
– Гериатрический центр «Малаховка», где мы беседуем, построен вашей компанией по инвестиционному контракту с Московской областью. На каких условиях?
– Московская область дала землю и налоговые льготы: постепенное повышение налога на имущество с нуля до полной ставки в течение восьми лет и льгота по налогу на прибыль. Еще мы получили субсидию процентной ставки по кредиту на строительство «Малаховки»: если мы берем кредит, допустим, за 10–12% годовых, то нам возмещают примерно 95% от ключевой ставки, то есть где-то 8%. Поэтому привлечение денег нам обходится дешевле. Эту субсидию от правительства Московской области мы получили в 2017-м, а в этом году по какой-то причине – нет. Надеемся, что правительство Московской области все-таки продолжит нас субсидировать.
– В Московской области такой налоговый режим действует для инвесторов в какие-то социальные проекты?
– Какого-то режима для социальных проектов нет – просто для проектов с объемом инвестиций больше, чем 500 млн рублей. У нас объем инвестиций в строительство порядка где-то 850 млн рублей и инвестиции в оборудование 100 млн рублей. То есть 950 млн рублей.
– Откуда взялись деньги?
– Это банковский кредит.
– На все 950 млн?
– Есть еще деньги акционеров, кредит меньше этой суммы.
– А кто акционеры?
– У группы компаний «Европейский медицинский центр» – половина компании, остальная половина принадлежит мне и Алексею Богданову, инвестору, который появился, когда у меня кончились деньги («Европейский медицинский центр» пришел уже после него).
«Потребность рынка – 630 тысяч мест, но это еще не спрос»
– Какой у вас был стартовый капитал, когда вы начали заниматься частными домами престарелых в Росии?
– Несколько сот тысяч долларов.
– А как вообще вы начали заниматься этой темой? Вы ориентировались на то, что вам придется привлекать более крупных инвесторов, или рассчитывали стартовать со своими деньгами и посмотреть, как пойдет?
– Идея ко мне пришла, пока я учился в Америке в бизнес-школе и рассматривал кейс Marriott. У них было три направления бизнеса: гостиницы, кейтеринг и дома для пожилых людей. Страшно удивился, когда узнал, что самыми маржинальными были дома для пожилых людей. Маржа по гостиницам – несколько процентов, маржа по домам престарелых – процентов 10. Я-то думал, что это все социалка, благотворительность и бизнеса там нет, а оказалось, это бизнес, и хороший уважаемый бизнес. Стал этой темой интересоваться и увидел, что качество жизни людей в таких учреждениях – вообще другое, чем можно ожидать от такого возраста и состояния здоровья, что люди там действительно радуются жизни. Решил сделать то же самое в России и вернулся сюда 11 лет назад, чтобы строить этот бизнес.
В первой итерации компания называлась «Серебряный век. Лучше, чем дома». Хотя дома лучше на самом деле всегда – это была первая ошибка. Еще я в в Америке и Англии насмотрелся на дома независимого ассистированного проживания и думал, что это пойдёт в России. Вообще не пошло. Поэтому первая итерация была совершенно пустой – никакого спроса и никакого интереса, потерянные деньги. Параллельно со мной этой же темой занимался выпускник французской бизнес-школы Николай Кобляков, который как раз пошел в сторону медикализированной помощи для людей в тяжелом состоянии здоровья. Я с ним познакомился в 2007 году и, поскольку у меня с учреждениями для пожилых людей тогда не пошло, несколько лет занимался разными другими проектами. А в 2010 году принял решение вернуться к теме учреждений для пожилых людей и обнаружил, что Николай к тому моменту эмигрировал во Францию – у него какой-то здесь был акционерный конфликт. Его компания в России называлась Senior Hotel Group, но учреждение, которое он успел создать, не очень хорошо развивалось – там было всего 35 коек. Я связался с Николаем, спросил, что он собирается с этим делать, и договорился о выкупе его российского бизнеса. Фактически две наши компании объединились. Сейчас у Senior Group 370 коек в 6 учреждениях, в начале декабря открылся седьмой в подмосковной Жуковке на 60 мест, мы планируем создание центра в Ленинградской области.
– Во сколько вам обошлось возвращение на рынок учреждений для пожилых с помощью выкупа Senior Hotel Group у Коблякова?
– Мы договорились не раскрывать эту информацию. Разумные цифры, особенно для 2010 года.
– Что из себя представляет ваша группа в деньгах сегодня?
– Сейчас у нас два центра в собственности – «Малаховка» и «Беликово». С точки зрения инвестиций, стоимость недвижимости порядка 1,5 млрд рублей. Выручка в 2017 году была 500 млн рублей, в этом году будет ближе к 700 млн. Есть стационарные эконом-пансионы в арендованной отремонтированной недвижимости – и есть вот такие центры как «Малаховка», построенные с нуля. Здесь 130 мест, они заполняются – сейчас здесь живут 100 человек. Те 60 мест, что в Жуковке, мы надеемся в течение года заполнить. Кроме того, мы оказываем услуги патронажа на дому – по московскому закону, люди с не очень высоким доходом могут получать эту помощь бесплатно и при этом выбирать не только государственного, но и частного поставщика. Просто не все об этом знают.
– Как в принципе устроен рынок, на котором вы работаете? Сколько игроков, каков спрос, есть ли возможности для новых инвесторов?
– Всего в стране сейчас где-то 270 тысяч мест, из них 250 тысяч – государственные, 20 тысяч – негосударственные. Из 250 тысяч примерно половина – это так называемые дома-интернаты для престарелых и инвалидов, а другая половина – психоневрологические интернаты. И в домах-интернатах, и в ПНИ находятся люди не обязательно старые, так система устроена. Но для простоты расчета мы говорим, предположим, что это все дома для пожилых людей. И 20 тысяч – частные. Какая потребность? Официально в России очереди в дома престарелых нет. В 2013 году она составляла 20 тысяч мест, но потом президент сказал, что очередь нужно ликвидировать к 2017 году, и очереди не стало. При этом количество мест не увеличилось.
– Перестали принимать заявки или пожилые люди, которые в ней стояли, умерли?
– И то и другое. Стали предлагать альтернативу с обслуживанием на дому, но, как правило, людям, которые стояли в очереди, на дому не помочь, поэтому тут просто игра с цифрами. То есть людям говорят: «Зачем вас ставить в очередь, если все равно нету мест? А будет место, мы вам позвоним». Вот и все. Это же легко сделать. Поэтому официально потребности нету. А неофициально потребность в России сейчас 630 тысяч мест, то есть больше, чем почти в два раза нехватка. Это потребность, а не спрос. Это не значит, что 630 тысяч людей готовы за это платить, нет. Это 630 тысяч людей, которые потеряли способность к самообслуживанию и которым нельзя оказать помощь дома. Помощь они не получат, поэтому будут страдать.
– Это не только пожилые люди? Инвалиды здесь тоже учитываются?
– Нет, это только пожилые. Можно еще как посмотреть, какова потребность, – сравнить количество коек на тысячу жителей старше 65 лет с другими странами. В России эта цифра – 14. 14 коек на тысячу людей старше 65 лет. То есть 1,4% 65-летних и выше живут в таких учреждениях (на самом деле, конечно, меньше, потому что там еще есть молодые люди). В Польше эта цифра 28. В Израиле – почти 30, в Германии – 33, во Франции – 46, в США – 65. А если посмотреть, какой процент, например, 80-летних живет в таких учреждениях, то в каком-нибудь Люксембурге это вообще 17%, то есть каждый пятый.
Среди государственных домов есть нормальные, но большая часть построена для пожилых людей, которым негде было жить. То есть они построены как общаги, а не как медицинские центры с упором на чувство человеческого достоинства и медицинский уход. Поэтому потребность колоссальная, но спрос не очень большой. Спрос есть в крупных городах, там, где у людей есть деньги, потому что это услуга не дешевая. Так вот, 20 тысяч мест, которые по всей России, – где-то 10 тысяч в Москве, еще тысяч 6–7 в Санкт-Петербурге, и остальное разбросано по России.
Занятия арт-терапией с подопечными в Центре гериатрической медицины «Малаховка». Фото: архив пресс-службы
«У сотрудников госучреждений – полное выгорание»
– Я правильно понимаю, что все, что стоит дешевле 100 тысяч рублей в месяц, – это некачественные услуги для пожилых людей, нуждающихся в медицинском уходе?
– Хороший вопрос. Я всегда говорил, что минимум – это 60 тысяч в месяц, себестоимость 2 тысячи в день. В принципе, есть разные уровни качества. Для совсем «тяжелых» людей оно не может стоить дешевле 120 тысяч. Но государственные услуги обходятся даже дороже, потому что был указ президента о повышении зарплат соцработникам, и, например, сиделки в Москве могут получать до 80 тысяч рублей
– А у вас сколько получают?
– У нас сиделки получают 40 тысяч.
– Но они же могут пойти на госслужбу?
– Поверьте мне, все места по 80 тысяч давно заняты. Получается, сиделка зарабатывает больше, чем учитель или начинающий доктор. За рубежом соцработники, social workers – это не те, кто носит продукты домой, это люди с высшим образованием, которые занимаются координацией помощи семье, серьезные специалисты, и, конечно, они зарабатывают хорошо. А помощники по уходу, или сиделки, не соцработники, они зарабатывают где-то 0,5–0,6 от средней зарплаты в регионе. Ну а у нас, да, из-за того, что был указ президента, вынуждены были поднять зарплаты. Понятно, это хорошо, что люди стали получать больше, но к каким перекосам это привело? Где брать деньги на повышение зарплат, когда денег нет? И что стали делать? Стали сокращать ставки. Чтобы выполнить указ президента, оставшиеся люди стали работать на полторы ставки и зарабатывать больше, ну а количество персонала, который выходит в дневную смену – это самый главный показатель уменьшился.
Чем измеряется качество? Не количеством персонала, который в штатном расписании, а тем, который выходит в дневную смену. Соотношение должно быть один к пяти. На каждую медсестру или сиделку должно приходиться 5 подопечных, то есть в отделение на 35 человек должно работать 7 сотрудников в дневную смену каждый день.
– А как обстоят в реальности дела в госучреждениях с этим показателем?
– Мы знаем учреждение на 240 человек, где днем, если я не ошибаюсь, выходит 8 человек. То есть это никуда не годится – один к 30. И, конечно, у этих сотрудников, которые теперь получают больше денег, – полное выгорание, они ничего не могут. Ну, представьте, у вас 50 человек в ночное дежурство, – естественно, вы не сможете поменять им подгузники. Поэтому что делают? Я вам сейчас скажу хитрость: не поят. А что делать… Персонала нет, денег нет, ничего нет, всё. Деваться некуда. Поэтому люди не получают нужной помощи. Люди не гуляют… Подгузники – они нужны ведь только тогда, когда человек сам не может контролировать эту функцию. И это значит, что если человек, допустим, маломобильный, ему просто нужен кто-то, кто отведет его в туалет. Но когда не хватает персонала, то памперсы надевают вообще на всех, потому что рук, чтобы довести до туалета, просто нет. Рук, чтобы вывести людей из комнаты и они участвовали в какой-то социальной жизни. Чтобы людей вытаскивали из комнат, активировали, гуляли – это персонал, это руки. И вот этого в государственных домах нет.
Открытие центра в Жуковке. Фото: архив пресс-службы
«Никаких барьеров для входа»
– У одной моей знакомой есть давняя мечта создать частный дом престарелых, но ее от этого отговаривает муж. Он говорит: ты же разоришься, если люди не смогут тебе платить.
– Вы спросили про барьеры для входа. Смотрите. 20 тысяч мест, 10 тысяч у нас в Москве. Из этих 10 тысяч мест качественными, условно, можно назвать тысячу мест. Игроки все известны: это компания «Третий возраст», это «Опека», «Забота», «МедСервис Плюс», «Желтый крест», «Сто плюс» и мы. Каждый год рынок увеличивается на 30%, то есть 5 лет назад была всего тысяча мест, а сейчас уже почти 10 тысяч, а может быть, даже больше, никто не знает. Никаких барьеров для входа нет, лицензия не нужна, ничего не нужно.
– А проверки бывают какие-то?
– Да. Как только вы говорите, что хотите работать официально, сразу начинаются проверки.
– А кому это нужно сказать?
– Есть федеральный закон №442 «Об основах социального обслуживания граждан в Российской Федерации», по которому создается реестр поставщиков в каждом регионе. Как только вы официально заявляете о себе, вы входите в этот реестр и, естественно, должны показать, что у вас все хорошо с точки зрения пожарной безопасности, есть санэпидзаключение, правильно подготовленный персонал и так далее. Если вы не входите в реестр, то, конечно, проверок меньше, и толком никто может и не знать, что вы работаете, – пожалуйста, частная территория, имеете право никого не пускать.
Поэтому многие организации выходят именно с такой идеей: «Все равно проверять не будут, наша задача – заработать». Мы – те, кто инвестирует серьезные средства, и те, кто строит это все по науке, – ответственно заявляем: это бизнес, который не может вернуть инвестиции в течение достаточно длительного времени. 7–9 лет – это большой срок возврата инвестиций. Быстро здесь можно заработать, если вы сильно экономите на затратах. Основные затраты – это здание, поэтому в арендованное вы можете вселять по 5–6 человек в комнату; это персонал, поэтому можно брать людей, которым платить наличными, из Молдавии, из Украины, из Таджикистана; можно экономить на том, где эти сотрудники живут, и мы знаем случаи, когда люди живут между кроватями. Можно экономить на еде, можно экономить на лекарствах, ну и на количестве персонала.
И вот тогда, если рынок платит, предположим, 45 тысяч в месяц, то вы можете, набив маленький домик пятьюдесятью пожилыми людьми, сделав из этого на самом деле пыточную, с каждого собирать по 1,5 тысячи в день, и ваши расходы будут тысяча в день. Инвестиций почти никаких – икеевские кровати, матрасы, холодильник… Если посмотреть, можно даже франшизу продавать. Ваша задача – просто находить клиентов, а клиенты находятся через очень агрессивные сайты – красивые, с улыбающимися пожилыми людьми из фотобанков, и обязательно счетчик: до конца акции осталось столько-то, позвоните нам, хотите узнать цену или получить условия – дайте нам ваш телефон. Как только вы даете телефон, сразу включается маркетинг, машина продаж. Вам звонят и говорят: да-да, приезжайте к нам, только для вас, специально, вот вам адрес, приезжайте, ждем. Вы приезжаете, и в момент приезда может так получиться, что специально для вас там все будет прибрано….только у людей могут быть следы от привязи на руках. Потому что человеку с болезнью Альцгеймера, с любой другой деменцией нужен особый уход, ему невозможно ничего объяснить, он потерян, он не понимает, что делать с вилками, с ложками, он никого не узнает. Поэтому он будет ходить, он будет выяснять, он будет кричать, он будет волноваться. Когда у вас нет персонала, чтобы им заниматься, людей привязывают и дают им галоперидол – нелегально, да, – просто сотрудники сами бегут в аптеку и покупают, чтобы меньше работать. Если в государственных учреждениях это раньше было нормой, то в частных пиратских учреждениях это тоже становится фактически нормой.
У нас был один клиент, который увез от нас свою маму, потому что она тут упала. Дело в том, что вероятность падения людей старше 80 лет – 100%, люди в течение года обязательно упадут. После переезда в правильное учреждение для пожилых людей вероятность падения снижается в два раза. То есть все равно падения будут, и даже если рядом с пожилым подопечным стоит человек, он не всегда может его удержать.
– Как ребенка…
– Абсолютно. То есть никто не гарантирует, что падений не будет. И у нас вот такая же ситуация случилась. Клиент посчитал, что мы в этом виноваты, и принял решение маму отвезти в другое место. Нашел место подешевле, и потом, когда мы звоним, узнаем, как мама, все ли в порядке, он говорит: «Мама – замечательно, я приезжаю, она целыми днями сидит, улыбается и довольная». Мы не стали его разубеждать, что это, к сожалению, признак того, что маме не очень хорошо. Персоналу хорошо – мама сидит, никого не трогает. А мама в нормальном состоянии – когда она ходит, смотрит, шаркает ногами, задает разные вопросы, а рядом с мамой персонал, который ей помогает не попасть в беду.
Так что барьеров для входа на этот рынок нет – пожалуйста, входите, делайте. Это история хорошая, к сожалению, для пиратов, но она также хорошая для честных предпринимателей, потому что растущий рынок прощает ошибки. Пиратские дома конкурируют между собой ценой и друг друга уничтожают на самом деле. На пиратских домах больше всех зарабатывает «Яндекс»: в верхней строке поисковой выдачи всегда оказывается тот, кто больше заплатил, в итоге это может обходиться в месячную выручку. Какие-то дома разоряются, не выдерживают, какие-то растут. В принципе, государству выгодно, чтобы пиратские дома престарелых работали, потому что они хоть и плохо, но снимают нагрузку с государства. Поэтому государство ничего с ними и не делает и не будет делать. Пока нет скандалов, пока общественность не потребовала их закрыть, государство будет этим домам не сильно мешать.
– А можно понять, сколько коек?
– По нашим подсчетам, из 10 тысяч в Москве и Московской области где-то, наверное, 8 тысяч пиратских.
– Ничего себе!
– Раньше мы отслеживали всех конкурентов на рынке. Потом они стали появляться каждую неделю. Мы уже год не смотрим статистику – это невозможно, они везде. В любом дачном поселке – в любом дачном поселке в Подмосковье – есть частный дом престарелых, в любом. Какие-то хорошие, какие-то нет. Хорошая новость состоит в том, что многие эти организации достаточно большие, люди, которые их создали, далеко не глупые, они не хотят потерять свой бизнес, и они будут думать, что с этим делать, каким образом сделать так, чтобы их заработки в будущем сохранились. То есть они будут инвестировать, они будут создавать правильные условия, безопасные учреждения, они вынуждены будут это делать.
– Какой вообще размер инвестиций минимальный?
– Смотрите, открыть домик стоит несколько миллионов рублей. Это не очень много. Построить правильный центр стоит 4,5 млн рублей на одно место, одну койку. Это если здание строишь с нуля. Если ремонтировать, ну, меньше, наверное, за 2 млн можно уложиться на место. Вот вам и экономика. Размер таких учреждений должен быть порядка 100–150 коек, не больше. Государственные – они огромные, есть и 300, и 400, и 600, и 1000 коек. И, конечно, это никакие не учреждения с уютом, где директор знает не только всех проживающих по имени и отчеству, но и всех родственников, и знает, как домашних животных зовут, которые тоже там живут.
– А к вам можно с домашними животными?
– Конечно. У нас все домашние животные живут, у нас есть коты. Есть даже японский робот-тюлень, он очень добрый, очень классный, с искусственным интеллектом и запоминанием лиц, мы его используем для реабилитации людей после инсульта и подопечных в деменции.
Открытие центра в Жуковке. Фото: архив пресс-службы
«Без государства этот бизнес не работает никак»
– Чем вы занимались до того, как поняли, что надо создавать частные дома престарелых в России?
– Я учился в Tuck School of Business – это недалеко от Гарварда, в 2,5 часах езды, то есть это Новая Англия. До этого я был внутренним аудитором, а потом стратегическим консультантом. Клиенты были из финансового сектора, из нефтяного сектора, но никакого отношения к России не имели – из арабских стран, Юго-Восточной Азии. Единственным клиентом, хоть как-то связанным с моим нынешним бизнесом, была Королевская пенсионная служба Великобритании.
– Есть разница в том, как организован этот бизнес в Америке, условно, в англо-саксонской системе, и в континентальной, во Франции той же?
– Во Франции люди чаще остаются дома, семья заботится о человеке до последних полутора лет жизни, когда уже не справляется. А в Америке люди уезжают, даже когда еще могут жить дома. То есть люди сами принимают решение.
– Но тем не менее во Франции очень много домов престарелых.
– Да, много, но в Америке больше – 1,5 млн коек.
– А во Франции?
– 600 тысяч. В России – 250 тысяч. При этом Россия больше, чем Франция.
– В России далеко не каждая семья может оплатить проживание своих родственников в таких домах, как у вас. Может ли как-то в этом участвовать страховая система, ОМС?
– Смотрите, во Франции сделано очень разумно – там такой пирог финансирования. Первое, есть пенсия человека, и пенсии хватает на оплату еды и комнаты. Ну, не в центре Парижа. Дальше, есть оплата медицинских услуг от страховой компании медицинской. На все нужно 3 тысячи евро: тысяча евро – это оплата проживания и питания, тысяча – медицина, тысяча – уход и всякие развлечения; и они идут из разных источников. Если семья хочет, чтобы пожилой человек жил рядом с домом, в центре Парижа (или сам человек этого хочет), – пожалуйста, тогда эта тысяча превращается в пять, и семья доплачивает за проживание. Но вне зависимости от того, сколько платит семья, государство оплачивает определенный уровень ухода и определенную медицину. Медицина идет за человеком.
В России очень похожая система сейчас, как ни странно, просто медицина и социалка – они не разделены пока. Есть финансирование, которое идет от государства, вот этот 442-й Закон, и есть то, что доплачивает семья – или не доплачивает. То есть минимум, который семья доплачивает, это три четверти пенсии. Например, здесь, в «Малаховке», живут люди по направлению Московской области, и они платят только три четверти пенсии. Как вы понимаете, такие места мгновенно закончились, их просто нет. Обычным образом семья платит порядка 100 тысяч рублей в месяц за пребывание бабушки или дедушки. При том, что стоимость для немосквичей в два раза выше. И дело не в том, что мы зарабатываем огромные деньги и все ездим на мерседесах. Просто качество столько стоит. Просто здесь очень много персонала. Здесь люди, которым постоянно нужен уход.
– А в чем смысл того, что для немосквичей проживание в два раза дороже, чем для москвичей?
– Для нас выручка одна и та же, просто за москвичей доплачивает правительство Москвы. То есть есть субсидии правительства Москвы.
– То есть люди платят 100 тысяч, а правительство доплачивает еще 100 тысяч? А объективно это стоит 200?
– Да.
– Может быть, есть смысл продавать какие-то страховые продукты?
– Ну конечно. Пока их нет, хотя, мне кажется, все уже созрело для этого. И страховым компаниям нужно создавать продукты на случай потери самостоятельности в определенном возрасте. Но почему этого не было? Потому что пять лет назад не было качественных центров. Создание нового страхового продукта требует инвестиций, а ни одна компания не была готова инвестировать в 100 коек. Сейчас на московском рынке уже 10 тысяч коек, но мало качества, никакая страховая компания не будет с пиратским домом связываться. А качественных коек очень мало по-прежнему. Когда их будет, допустим, 5–10 тысяч, появятся и продукты. Потом, продукт для Москвы делать тоже странно, правда? А пока это только Москва и Санкт-Петербург, если качественные. Это обязательно придет.
– То, что рынок будет расти, – очевидно. Сколько центров вы хотите еще построить?..
– Тут же зависит от того, как в этом будет участвовать государство. Этот бизнес без государственной поддержки не работает вообще. В Москве ограниченное число людей, которые готовы платить такие гигантские деньги. Они есть, но их мало. Понятно, что хорошо помочь богатым, но мне-то интереснее помочь тем, кому помощь нужна, тем, кто не меньше заслужил…
– А как это можно сделать?
– Мы убеждаем государство, что государство должно увеличивать тарифы и платить больше за пребывание людей. То есть минимальная стоимость пребывания здесь, если вы не москвич, – 7 тысяч рублей в день, это очень дорого. Если государство оплатит 6,5 тысяч из 7, поверьте мне, здесь будет очередь из десятков тысяч людей. Хорошо. Тем не менее есть же люди, которым действительно такая помощь нужна. Если государство будет платить, допустим, 5,5, и скажет: «А вот в это учреждение нужно доплатить тысячу рублей», все равно будет много людей, которые могут позволить себе тысячу рублей за это платить. Часть – пенсия, плюс внуки сбросились. И даже 2 тысячи, и, возможно, даже 3. И поэтому нужно убеждать государство сделать так, чтобы оно платило столько, сколько это реально стоит. Если люди хотят платить за комфорт, за одноместное размещение, за какой-нибудь дополнительный массаж, это их право, но базовое двух-, трех-местное размещение государство должно оплачивать. Люди имеют право на это. И не мешать доплачивать, то есть если семья хочет доплатить, – пожалуйста.
– А вы куда-нибудь в регионы собираетесь?
– В Москве самые высокие тарифы и самый высокий спрос. Поэтому работать надо в Москве, там, где деньги. Было множество попыток сделать что-то такое в регионах – мы ездили, смотрели участки, встречались с губернаторами, нас встречали и провожали на машинах с красивыми номерами – знаете, «приехали инвесторы из Москвы». Но как только мы показываем финансовую модель и говорим: «Смотрите, вот это ваши затраты, нужно столько-то сиделок, столько-то медсестер, это будет стоить в три раза дороже, чем вы сейчас в государственных учреждениях делаете», то мгновенно отваливаются все интересанты. Никто не хочет за это платить, денег нет у субъектов федерации вообще, вот как ни крути.
– А в Америке тоже государство стоит за этим бизнесом?
– Вот программа Medicare – это как раз государство оплачивает пребывание таких людей в таких учреждениях. Ну, у всех есть – сейчас особенно – страховка, и многие люди достаточно обеспечены, которые за это платят сами. То есть там есть комбинированная модель – и те, которые работают за государственные деньги, и те, которые за частные. За государственные это будет, естественно, не шикарное учреждение. Но люди хотят остаток дней провести в хорошем месте, поэтому они тратятся на это – через страховки, через свои накопления, в Америке, в Великобритании, во Франции, везде, даже в Израиле.
– А что будет в России, на ваш взгляд?
– Мы еще не очень созрели как общество, и у нас пока нет градаций между разными формами ухода за пожилыми людьми. Должно быть так: есть дом сестринского ухода или дом долговременного ухода, nursing care – это фактически как «Малаховка», это медицинское учреждение, в котором помогают людям, которым нужен серьезный медицинский уход. И есть дома, например, независимого проживания, которые вообще никак не регулируются. Это просто специальные квартиры, где живут пожилые люди, независимо – дети выросли, и им просто хочется жить вместе. Когда, например, показывают по телевизору «смотрите, какие дома престарелых во Флориде», обычно это дома независимого проживания. И как только люди начнут это различать и клеймо уйдет, – ничего плохого в том, чтобы людям пожилым принять самостоятельное решение жить вместе, нету, и они, наверное, готовы за это платить. Сейчас, к сожалению, существует стойкое клеймо: «отправиться жить в дом престарелых», даже если это твое собственное решение – это плохо. Ну, должно пройти какое-то время. Я думаю, еще несколько лет. Это первое.
Второе: дома независимого проживания – это бизнес все-таки для девелоперов. Если в «Малаховке» у нас компонент недвижимости большой, но не основной, потому что есть дополнительные сервисы медицинские, то в домах независимого проживания недвижимость – это существенно больше половины инвестиции. Поэтому, по идее, это девелопер должен находить кого-то, кто сделает дополнительный сервис, а не управляющая компания, как мы, становиться девелопером. Думаю, что пройдет какое-то время, и это появится. Кто-то рискнет, будет готов подождать два-три года, пока такой дом заполнится пожилыми людьми, посмотреть, как оно устроено – и этот формат вполне может заработать.
Ссылка на оригинал: https://republic.ru